Эмоциональный интеллект и ошибки воспитания

«Эмоциональный интеллект» как модная категория пришёл к нам недавно. Но проблемы-грабли и возможные пути их решений (с помощью того же эмоционального интеллекта), стары как мир.

Я познакомилась с одной такой типической ситуацией, ещё будучи в возрасте зелёного подростка. «Никем» я тогда не была совсем, ничего не читала ещё «о психологии». Но запомнить жизненную картину – запомнила. И сейчас я расскажу вам эту поучительную историю.

Молодая забитая мама с панк-дочкой и мудрый старый дедушка с хиппи-внучкой

Мы четверо, ехали в одном трамвае – по городу Санкт-Петербургу. С нами путешествовали, конечно, ещё люди, но они в этой истории играют роль «хора» греческой драмы. Хотя, собственно... только о них-то ведь – в сущности и должна быть вся эта речь!

Подле нас с дедушкой сидело типичное неполное ленинградское семейство: по всему виду – одинокая мама – беленькая ленинградская мышка, и её рано созревшая, питерская же – дочь-людмила-где-тебя-носило.

Всем своим видом показывающая миру и городу, что у неё всегда есть на вечер – тусовка «её» парней, где она – «королева» и что именно «королева» (и больше здесь, конечно, никто!) – и есть подлинный авангард панк-культуры северной Столицы, неизвестно как попавший в это жуткое мещанское общество. Одно слово – дилижанс, смесь сословий, вкусов и шляпок! Сплошные нравственные неудобства.

Мы с дедушкой были скромнее. Мы привыкли к нравственным неудобствам. Мы были – наблюдатели, да ещё и «приезжие». Я – с восторгом и завистью южной провинциалки, приехавшей в гости к аристократической родне в её (а не мой!) аристократический Город – разглядывала архетипический «лук» грозной северной особы, лет эдак 15-ти с половиной.

Здесь было всё, что может сразить наповал хилого поэта, втайне мечтающего о преступной связи с продвинутой контр-культурной ПТУ-шницей.

Арбузные груди, тёртая косуха, явно с мужского плеча, новая заграничная майка, четырёхцветные волосы, плеер, подвывающий тихо, но отчётливо – идеально тяжёлым роком, несколько килограммов металлической бижутерии, проколотый нос, рюкзак, тоже проткнутый, как святой Себастьян стрелами – затейливыми значками, кеды с разной шнуровкой.

В довершение всего своего ослепительного эстетического совершенства – Неизвестная нагло жевала розовую, ярко истекающую вонючим заграничным ароматом ещё – bubble gum и надувала из неё огромные резиновые пузыри.

Лопаясь, мерзкие розовые плёнки залепляли ей густо накрашенное лицо и она запихивала их обратно в свой разинутый рот, напоминая дракона, сытно пообедавшего рыцарем вместе с его конягой и теперь ковыряющего пасть зубочисткой.

Надо отметить, что жвачку девочка стала жевать не сразу – и это было последней каплей, переполнившей чашу терпения её страдающей от всего на свете мамаши-мышки. «Маша!» – укоризненно пискнула мыша. «Ну, Машенька»... (Очевидно, ролями «мать-дочь» они поменялись давно).

Внезапно статуя Маша заговорила – сурово молчавшая весь путь гоблинская дева – обрела человечию речь. Хорошо поставленным голосом бэк-вокалистки она снисходительно пробаритонила, обернувшись к своей матери:

• Мама! Неужели тебе ещё не всё равно, что ДУМАЮТ о тебе люди?!

Ремарка была, конечно, адресована к «публике в зале». Как в настоящем театре.

На следующей остановке мы с дедушкой вышли...

Идя, мой дедушка долго молчал, так что я даже удивилась – отчего он, идя по центру, не рассусоливает привычно о Мандельштаме или хотя бы – о Маяковском. Оставаясь со мной вдвоём, дед никогда не упускал возможности поговорить о том, что любил сам – потому что когда рядом находилась двоюродная бабушка, говорить можно было только о предстоящей еде и о количестве приборов, которые нужно ещё раз перемыть к столу.

Внезапно дедушка остановился, и мне показалось, что ему плохо с сердцем. «Лёля!» сказал дед упавшим голосом трагика на сцене театра Расина, даже не смотря в мою сторону. «Ты понимаешь, какая глупая женщина воспитала эту несчастную дочь?»

Я, признаться, совсем ничего не понимала. Женщина казалась мне как раз-таки «умной», даже, на мой вкус, чересчур. Синий чулок. А её дочь, почти что моя ровесница, показалась мне отнюдь не «несчастной», наоборот, я завидовала ей со страшной силой.

И надо сказать самое главное – в железной правоте её логики – этой юной броской мыслительнице – отказать было почти невозможно.

Действительно, разве вам ещё не всё равно – что ДУМАЮТ, что там – ПОДУМАЮТ – о вас люди?

«Лёля, – продолжил дед, – как бы отвечая на мои мысли, – «действительно никогда не нужно беспокоиться из-за того – что ДУМАЮТ о тебе люди. Потому что люди, они же ведь, практически, не умеют думать, Лёля.

Это очень трудно и случается очень редко, когда рождается человек, который – умеет думать. Гегель умел думать, Лёля.

Но, Лёля, люди все поголовно: и умные и глупые, любые, старики и младенцы, здоровые и больные, бабки в очереди и студентки-мажорки за рулём папиной машины, – они чувствуют, понимаешь, они все чувствуют!. У них есть поры, кожа, мигрень, им может быть больно, стыдно, страшно. Их может стошнить, вырвать от твоего гнусного внешнего вида, запаха, от твоего настроения, услышанного телефонного диалога, от выплеванного тобою слова, они могут заразиться им и ты их убьёшь. На час или навсегда. Запомни это!

Нужно всегда, слышишь, всегда, беспокоиться не из-за того, что «подумают» люди, а из-за того – что люди ПОЧУВСТВУЮТ, что могут они – ПОЧУВСТВОВАТЬ, люди, которые оказались рядом с тобой.

«Почему ОНА не объяснила этого – своей родной дочери!?.»

Ох, как же вдохновенно развил мой дед знаменитый монолог Шейлока из «Венецианского Купца», сам, вероятно, совершенно не подозревая об этом истоке своего импровизаторского творчества.

Помните:

«Когда нас колют, разве из нас не течёт кровь? Когда нас щекочут, разве мы не смеёмся?»

В этом только и состоит суть расписанной на сотни страниц – несложной категории «эмоциональный интеллект».

Не забывать держать в голове вопрос – что ЧУВСТВУЮТ люди, оказавшиеся в тесном обществе тебя и меня, в наших с тобой пенатах.

Если причинять людям боль, стыд, вызывать у них мигрень, отвращение, страх, пробуждать в них самые гадкие воспоминания – это ваше хобби или профессия, вы можете выбросить эту статью из своей головы. Вы пробьётесь обычным интеллектом.

PS.

Читатель может спросить автора напоследок (будучи буквоедом) «Всё это хорошо, но при чём тут внучка-хиппи?» «Мы помним. На стенке висело ружьё в самом начале статьи, оно должно выстрелить, так давайте-ка...»

Всё очень просто. Я ведь тоже «была неформалкой», как и случайно встреченная нами с дедом Та – прекрасная Незнакомка Крамского.

На фоне Невского проспекта я не смотрелась ТАК внушительно, потому что, вообще, хиппи – априори скромнее, чем панки по внешнему виду и по производимым ими жестам и звукам. Но в их символ веры ровно так же входила максима: «Неужели тебе до сих пор не всё равно, что ДУМАЮТ о тебе ЭТИ люди?»

Манифестация данной философемы, у хиппи, в частности, выражалась в демонстративном отказе от внешнего «буржуазного» лоска на внешности и одежде.

Я конечно же ничего не сказала об этом своему дедушке, с дедушками о таких предметах не говорят. Но вскоре после той мимолётной сцены я тихо приобрела все положенные навыки «обычной мажорки» и что-то уж совсем скоро – перестала быть и хиппи.

Так, в моём случае, в очередной раз старушка-фея-Культура – победила. Кого? Это интересно...

Она одержала победу над сиюминутным временщиком – субкультурным заскоком – уродливым крошкой Цахесом, взявшимся невесть откуда – и зло потешающимся над внезапно и массово – потерявшими рассудок людьми.

Таких случаев было потом ещё много. Меня часто относило в какой-то очередной «уклон».

И каждый раз я возвращалась, как рембрандтовский Блудный Сын – обратно, «под сень струй», где – Моцарт, Григ, Пушкин, разговоры вполголоса, классический архитектурный ордер и молчаливое соглашение всех присутствующих – не говорить за столом о политических взглядах, неприятностях на службе, чужих и своих недугах и не брать себе (и своему ребёнку!) много лакомств, если на общем столе их стоит мало.

Каждый раз меня одёргивало и стыдило до горючих слёз воспоминание о той дедушкиной рацее.

О том, что нужно не забывать хоть изредка спрашивать себя невслух: а что ЧУВСТВУЮТ живые, имеющие кожу, желудок и мигрень люди, оказавшиеся рядом с тобой?»

Это в сущности и есть – эмоциональный интеллект.

Елена Назаренко